Неточные совпадения
Обе фигурки
на фоне огромного дворца и над этой тысячеглавой, ревущей
толпой были игрушечно маленькими, и Самгину казалось, что чем лучше видят люди игрушечность своих владык, тем сильнее становится восторг людей.
Было хорошо видно, что люди с иконами и флагами строятся в колонну, и в быстроте, с которой
толпа очищала им путь, Самгин почувствовал страх
толпы. Он рассмотрел около Славороссова аккуратненькую фигурку историка Козлова с зонтиком в одной руке, с фуражкой в другой; показывая
толпе эти вещи, он, должно быть, что-то говорил, кричал. Маленький
на фоне массивных дверей собора, он был точно подросток, загримированный старичком.
Перед вокзалом стояла густая
толпа людей с обнаженными головами,
на пестром
фоне ее красовались золотые статуи духовенства, а впереди их, с посохом в руке, большой златоглавый архиерей, похожий
на колокол.
Но это уже была не просьба о милостыне и не жалкий вопль, заглушаемый шумом улицы. В ней было все то, что было и прежде, когда под ее влиянием лицо Петра искажалось и он бежал от фортепиано, не в силах бороться с ее разъедающей болью. Теперь он одолел ее в своей душе и побеждал души этой
толпы глубиной и ужасом жизненной правды… Это была тьма
на фоне яркого света, напоминание о горе среди полноты счастливой жизни…
По улице шли быстро и молча. Мать задыхалась от волнения и чувствовала — надвигается что-то важное. В воротах фабрики стояла
толпа женщин, крикливо ругаясь. Когда они трое проскользнули во двор, то сразу попали в густую, черную, возбужденно гудевшую
толпу. Мать видела, что все головы были обращены в одну сторону, к стене кузнечного цеха, где
на груде старого железа и
фоне красного кирпича стояли, размахивая руками, Сизов, Махотин, Вялов и еще человек пять пожилых, влиятельных рабочих.
Самый верный вариант, надо полагать, состоял в том, что
толпу оцепили
на первый раз всеми случившимися под рукой полицейскими, а к Лембке послали нарочного, пристава первой части, который и полетел
на полицеймейстерских дрожках по дороге в Скворешники, зная, что туда, назад тому полчаса, отправился
фон Лембке в своей коляске…
На станции Прогонной служили всенощную. Перед большим образом, написанным ярко,
на золотом
фоне, стояла
толпа станционных служащих, их жен и детей, а также дровосеков и пильщиков, работавших вблизи по линии. Все стояли в безмолвии, очарованные блеском огней и воем метели, которая ни с того, ни с сего разыгралась
на дворе, несмотря
на канун Благовещения. Служил старик священник из Веденяпина; пели псаломщик и Матвей Терехов.
В тот же день вечером, перед губернаторским домом, был огромный съезд экипажей. Жандармы
на конях, частный пристав пешком, квартальные и полицейские творили порядок и внушали достодолжное почтение
толпе народа, собравшейся поглазеть
на ярко освещенные окна. Это был бал по случаю скорого отъезда барона Икс-фон-Саксена, последний маневр, которым правительница губернии намеревалась «добить милого неприятеля».
Фон Зееман снова опустился
на стул в прежней небрежной позе, не замечая устремленных
на него испуганных взглядов окружавшей его раболепной
толпы, бывшей свидетельницей его беспримерной дерзости в отношении к адъютанту и любимцу графа Алексея Андреевича — всемогущего любимца царя.